Демон Сократа и Высшее Я.

 

 

По утверждению двух самых преданных учеников Сократа Платона и Ксенофонта с самого рождения их мудрого учителя сопровождал некий внутренний голос подсказывавший в сложных морально-нравственных ситуациях от чего именно стоит воздержаться дабы не натворить ошибок или причинить кому либо какую нибудь неприятность. Этот внутренний голос получил имя даймония или демона то есть божественного советчика или ангела-хранителя. Разумеется что мнения всякого рода исследователей по этому вопросу диаметрально расходились. Одни исследователи видят в демоне Сократа метафору, которой он иронически прикрывал свои собственные совесть, разум или здравый смысл; другие -- просветленное чувство, просветленное внутреннее чутье или инстинкт; третьи -- выражение внутреннего откровения или проявление религиозного энтузиазма; четвертые -- «чудовищный» феномен, при котором инстинкт и сознание (их функция) заменяют друг друга; пятые -- свидетельство того, что внутреннему миру каждого присуща трансцендентность. Но к примеру ближайшие к мудрецу люди считали чтот этот даймониос не более чем внутренний оракул предостерегающий от ошибок (Ксенофонт) или же просто Совесть философа – своего рода врожденный морально-нравственный компас (Платон). Плутарх, же например, объяснял феномен сократовского демона тем, что душа, проникая в плоть, становится иррациональной. Наиболее же чистая, рациональная, интеллектуальная часть души у некоторых как бы остается над телом, поднимаясь вверх над головой человека. Интеллект или чистый рассудок таких людей как бы оказывается вне плоти и говорит с телом извне. Возможно что это и так но как мы помним из пройденного выше сам Сократ отождествил благо именно со знанием, и стал нравственным символом для поколений вовсе не потому, что в своей жизни он руководствовался доводами рассудка, но только благодаря своему внутреннему "демону".

 

Для нас очень важно сейчас еще раз взглянуть на тот этико-философский фундамент на котором впоследствии будет базироваться вся в общепринятом для нас понимании христианская мораль. И для этого мы вновь отправимся во времена классической античности когда как признают даже самые махровые христианские апологеты-фундаменталисты жили мыслители и философы которых со всей смелостью можно назвать хрестианами задолго до евангельского Иисуса. Поэтому поговорим более подробно о том что же из себя в реальности представлял даймоний Сократа – как он был связан с понятием Совести и Высшего Я и как впоследствии так вышло что морально этические нормы и понятия зародившиеся глубоко в душах и умах самых видных мыслителей античности стали впоследствии основным ориентиром для позднего христианства буквалистского толка. Обратимся для этого к тому что говорили о даймонии Сократа его ближайшие ученики и более поздние авторы и как наличие этого внутреннего голоса помогло Сократу стать главным носителем хрестианских заповедей за многие сотни лет до появления первых основ нынешнего христианства.

 

Так по словам  Ксенофонта,  «божественный голос»  (даймонион)  давал Сократу указания относительно того, что ему следует делать и чего не следует. Основываясь на этом «голосе», Сократ будто бы давал советы друзьям, которые всегда оправдывались. Таким образом, по Ксенофонту, Сократ предвидел будущее и признавал за собой дар пророчества. Иное о даймонионе Сократа сообщает Платон. У последнего ничего не говорится ни о предсказаниях, ни о велениях боже­ства, обращенных к Сократу, ни о каких-либо советах друзьям. У Платона сократовский даймонион — явление более сложное и редкое. «Началось у меня это с детства, — заявляет Сократ в «Апологии» Платона, — возникает какой-то голос, который всякий раз отклоняет меня оттого, что я бываю, намерен делать, а склонять к чему-нибудь никогда не склоняет. Вот этот-то голос и возбраняет мне заниматься государственными делами». У Ксенофонта сократовский даймонион и отвращает от чего-либо, и побуждает (склоняет) к чему-либо. У Платона же даймонион только отвращает (отговаривает), но никогда не склоняет. Сообщение Ксенофонта дает некоторое основание для трактовки даймониона Сократа как голоса совести и разума, или как здравого смысла. Сообщение же Платона, напротив, на первый взгляд, во всяком случае, не дает каких-либо явных поводов для подобной трактовки. Надо полагать, что сократовский даймонион (называемый также «божественным знамением») у Платона означает некое обостренное предчувствие, некое «шестое чувство», или сильно развитый инстинкт, который каждый раз отвращал Сократа от всего того, что было для него вредным и неприемлемым. Оказывается, что и бездействие «привычного знамения» многозначительно: если «божественное знамение» не останавливает Сократа и не запрещает ему что-либо говорить и делать, тем самым оно молчаливо склоняет его к этому либо же предоставляет полную свободу действия.

 

Отсюда можно сделать вывод, что между ксенофонтовской и платоновской характеристиками даймониона Сократа нет столь существенного различия, как принято считать. Это и позволяет трактовать даймонион Сократа в рационалистическом духе, т.е. в качестве метафорического обозначения голоса собственных совести и разума, или же аллегорического выражения собственного здравого смысла. Тем не менее, подобная интерпретация верна лишь отчасти. Дело в том, что даймонион Сократа основан на иррациональной вере в божество, на допущении тесной связи внутреннего «голоса» с вне и независимо существующим божеством. Это обстоятельство придает сократовскому даймониону новую черту, новое измерение и заставляет предполагать, что даймонион — это своего рода полумифологическое и полуметафорическое выражение всеобщего (истинного и объективного), содержащегося во внутреннем мире человека, в его разуме и душе. «Ведь и душа есть нечто вещее», — говорит Сократ в «Федре». Поэтому Сократ не только осознает присутствие в себе даймониона, но и живо его представляет, чувствует и переживает как некую высшую реальность, как божественное знамение. Отсюда напрашивается вывод насчет феномена Сократа, его даймония: хотя Сократ не может выразить всеобщее в слове, в рациональном определении, тем не менее, он (как и его собеседник Лахес) чувствует, что искомое общее понятие (например, мужество) имеется в нем. То, что не удается Сократу выразить в словах и понятийных определениях, он улавливает как «божественный голос», звучащий в нем самом, исходящий из глубин его души, его разума и совести. «Божественное» в душе и есть, согласно Сократу, даймонион.

 

Согласно духу учения Сократа, выбор образа действия, сообразованного с требованиями нравственного всеобщего закона, делает людей творцами своей судьбы. Однако афинский философ, оставаясь религиозным человеком, старался, по словам Ксенофонта, «узнать волю богов посредством гаданий». Вместе с тем Ксенофонт сообщает, что Сократ считал необходимым обращаться к гаданиям и вопрошать прорицателей (оракулов) лишь в тех случаях, когда исход предпринимаемого дела оставался неизвестным. В сообщениях Ксенофонта обращает на себя внимание мысль Сократа о необходимости различать то, что зависит от самого человека, и то, что от него не зависит. В этой мысли заключен вопрос о границах свободы (и несвободы) человека, о возможности сделать правильный выбор образа действия. По высказываниям Сократа, представленным Ксенофонтом, в одних случаях выбор образа действия зависит от самого человека, его знаний, сил и способностей, в других — от богов, неподвластных человеку. Человеку подвластно лишь то, чем он обладает. Таким образом, человек свободен лишь в той мере, в какой он знает самого себя, свои силы и способности, в какой он в состоянии сделать правильный выбор на основе приобретенных знаний и опыта. И если речь идет о нравственном поведении, то разумный выбор будет означать, что «добродетель есть знание». Более поздний источник отделенный от Сократа парой веков – Плутарх в своем произведении О демоне Сократа приводит нам беседу двух мужей Архидама и Кафисия и устами одного из них повествуют нам о любопытном инциденте который однажды произошел когда Сократ со своими приятелями прогуливался по улицам города. Вот что произошло в тот раз.

 

«Хорошо, — сказал Феокрит, — но как же мы, дорогой мой, оценим демона Сократа — как ложную выдумку или иначе? Среди преданий о Пифагоре я не назову ничего, что так походило бы на мантику  и суеверие: без преувеличения, подобно тому как Гомер представил Афину «соприсущной во всяком труде» Одиссею, так демон Сократа явил ему некий руководящий жизненный образ, «всюду предтекший ему, подававший совет и могучесть», в делах неясных и недоступных человеческому разумению: в этих случаях демон часто вступал в собеседование с Сократом, сообщая божественное участие его намерениям. Узнать об этом больше можно от Симмия и других товарищей Сократа. Но вот однажды, когда мы направлялись к гадателю Евтифрону — ты помнишь это, Симмий, — Сократ прохаживался наверху, у Перепутья и дома Андокида, ведя философскую беседу с Евтифроном, и подвергал его, по своему обыкновению, шутливому разгрому. Вдруг он остановился и так оставался некоторое время погруженным в себя, а затем свернул в сторону и пошел по улице Коробовщиков, подозвав к себе и тех спутников, которые уже отошли вперед, и сославшись при этом на полученное им указание от демона. Большинство, в том числе и мы с Евтифроном, пошли вслед за ним, но несколько юношей продолжали идти вперед, как бы желая изобличить демона Сократа, и увлекли за собой флейтиста Харилла, который приехал вместе со мной в Афины к Кебету.  И вот, когда они проходили по улице Ваятелей мимо судебной палаты, им навстречу выбежало тесно сплоченное стадо покрытых грязью свиней. Посторониться было некуда, так что свиньи одних сбили с ног, других обмазали сплошь грязью. Пришел домой и Харилл весь в грязи, так что после этого случая мы всегда со смехом вспоминали, как всегда заботится о Сократе его демон».

 

Как мы видим основным источником того морально-этического кодекса что выработал для себя Сократ был не много не мало а исключительно его внутренний даймон обладавший неким скрытым Гнозисом или Мудростью. И потому нам теперь будет совсем несложно понять в свете всего  о чем у нас шла речь выше откуда столь схожие моральные принципы появились у самого Шауля как первого из гностиков и Великого Посвященного в сан Совершенного в ордене терапевтов. Ответ напрашивается сам. Шауль с детства как и Сократ обладал своим собственным даймонием или своего рода встроенным философско-этическим компасом. И именно о нем шла речь в знаменитых строчках Павла когда как мы помним он писал о том что от чрева матери был избран для благовестия то есть евангелия о Хрестосе через откровение в нем Логоса – которого Филон – другой терапевт и посвященный называл Сыном Теоса (Божьим). Более того можно со всей уверенностью заявить следующее. Даймоний Сократа – Филона и Павла был на самом деле одним и тем же даймонием – проще говоря это был Единый Аспект Божественного Разума который по разному именовался всеми тремя – Даймон –Логос –Хрестос в зависимости от того как именно его ощущал в себе тот или иной мыслитель. Для более поздних стоиков и Сенеки младшего в частности он уже именовался как Со-весть или Con-scientia то есть совместное знание или гнозис. Жить по Совести то есть согласно некоему внутреннему Знанию или Гнозису заложенному в человека от рождения значило всегда прислушиваться к своему внутреннему встроенному морально-нравственному компасу. Человек невежественный как были убеждены все вышеупомянутые мыслители может творить недоброе лишь от отсутствия этого Знания внутри себя и напротив не может поступать аморально и безнравственно человек от рождения владеющий Знанием. Он сам того не осознавая будет всегда поступать словно на автомате только правильно. При этом не станет забывать что совсем не случайно Платон называл своего учителя Сократа посмертно Хрестосом то есть Благим и примерно то же прозвище как мы понимаем было и у Павла – собственно от которого и получили свое наименование первые хрестиане. Что же касается Сократа совсем неудивительно что до самой смерти он придерживался очень четких принципов своего личного морального –нравственного кодекса которые диктовал ему его Даймон.

 

Добродетель, по Сократу,- это божественный разум, доступный, и то не полностью, лишь философскому уяснению в понятиях. Обычно же люди только мнят, что знают, и их мнения в большинстве случаев мало чем отличаются от простого незнания. Но есть, считал Сократ, и истинные мнения, которые находятся как бы между знанием и незнанием. Мнение, если оно истинно, ведет к правильным действиям и добродетельным поступкам. Истинное мнение, так же как и знание, руководя человеком, направляет его к верной цели и удерживает в границах добродетели. Такое истинное мнение и соответствующая ему добродетель доступны человеку, и он может при необходимых условиях им научиться. Регулирующая роль знания, по Сократу, безусловна и абсолютна: "...нет ничего сильнее знания, оно всегда и во всем пересиливает и удовольствия, и все прочее" Нравственно-этический смысл человеческих поисков истины и овладения знанием предопределяется тем, что истоки знания и нравственности восходят, по Сократу, к богам. Мерой человеческой добродетели оказывается мера его приобщения к божественной мудрости, и процесс познания приобретает характер морального действия, нравственного акта. Истинное познание - познание посредством понятий - доступно, по сократовской концепции, лишь немногим, мудрецам, философам. Но и им доступна не вся мудрость, но лишь незначительная часть ее. Мудрость есть знание, но человек не в силах знать все. "...Человеку,- говорил Сократ, - невозможно быть мудрым во всем. Следовательно, что кто знает, в том он и мудр". Но эта человеческая мудрость, по Сократу, немного стоит, по сравнению с божественной мудростью. Сократ обнаружил, что люди употребляют некоторые понятия, считая их к тому же самыми важными, но не могут дать себе в них отчета. Это понятия, получившие впоследствии название нравственных (справедливость, мужество и др.). Люди не знают, что они означают. И сам Сократ при самом тщательном исследовании не может найти ничего в мире, что соответствовало бы этим понятиям.

 

 

Сократ различил четыре вида добродетели: благоразумие, праведность, стойкость, воздержание. Некоторые, однако, называют благоразумие скорее основой, то есть началом добродетелей. Например, поступки, получающиеся в результате наших деяний, хотя сами собой безразличные, называются, однако, добрыми или злыми, судя по намерению, из которого они исходят. Оттого часто, что одно и то же деяние, совершенное разными людьми или одним и тем же человеком в разное время и с разными умыслами, называется добрым или злым. И такое различение, поскольку оно может быть свойственно равно как порочным, так и добрым людям не имеет заслуги: и никоим образом оно прямо не называется добродетелью, или наилучшим расположением духа. Как мы видим именно эти воззрения в более позднее время оказали неизгладимое влияние как на первых хрестиан-гностиков так и на мыслителей раннего христианства по вполне понятным причинам указанным выше. В заключение стоило бы сказать следующее. Терапевты находившиеся как под сильным влиянием Пифагора так и Сократа с Платоном и Гераклитом неспроста сумели разработать в своих братствах столь сложную доктрину о Логосе как Внутреннем Свете в каждом одухотворенном человеке. И совсем неслучайно их главным духом-покровителем был никто иной как IESOUS – то есть их личный общинный даймоний – хранитель мудрости мистерий и гнозиса – а также тайн врачевания как телесного так и душевного. Он был их личным спасителем целителем и подателем всех благ в роли Логоса – Внутреннего Света и Света Солнца дарующего жизнь и истинное знание. Благой Целитель то есть Хрестос IESOUS – был именно тем самым духом мудрости и благости – аспектом Высшего Я и универсальным спасителем что направлял всех членов этих общин в их каждодневных действиях. И Шауль с Филоном как великие посвященные конечно же сумели пронести это знание через гностическое хрестианство в дальнейшем в жизнь каждого кто считает себя тем кто следует исконно христианским заповедям братской любви и всепрощения.